Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.] - Марк Твен

— Нет, вы мне вот что объясните: каким манером попал туда этот жернов? Кто сделал этот подкоп, кто?

— Мои собственные слова, братец Пенрод! Я только что говорю, — передайте мне сахарницу, пожалуйста, — я говорю сестрице Дёнлэп: и как это их угораздило втащить туда жернов? И без всякой подмоги! Вот ведь какие дела! Нет, говорю, тут нечисто: подмога была, да и немалая. По крайности целая дюжина людей помогала. Нет, я спустила бы шкуру со всех негров по очереди, а уж разведала бы, кто это начудил, тем более…

— Вы говорите: дюжина? Какое, да их тут было человек сорок по меньшей мере! Вы посмотрите на эти пилы, сделанные из ножей, и на все прочие выдумки, — с каким терпением все это сработано! Посмотрите на распиленную ножку кровати — да ведь тут целая неделя работы на шестерых! Посмотрите на это чучело, набитое соломой и оставленное на постели, посмотрите на…

— Вот, вот, братец Гайтауер! Точь-в-точь то же самое я говорила братцу Фелпсу, он сам может подтвердить. Как вам это покажется, говорю, сестрица Хочкисс? Вы только подумайте, братец Фелпс! Ножка кровати распилена, да ведь как хитро! Я полагаю, не сама же она отпилилась, кто-нибудь отпилил ее! Я говорила сестрице Дёнлэп…

— Чорт возьми, да ведь тут, должно быть, весь сарай полон был негров каждую ночь в продолжение целой недели, чтобы натворить таких чудес, сестрица Фелпс! Полюбуйтесь на эту сорочку — каждый дюйм испещрен хитрыми африканскими письменами, начертанными кровью! Тут, должно быть, потрудилась целая орава чернокожих! Ей-богу, я не пожалел бы двух долларов, лишь бы кто-нибудь прочел мне эти каракули. А уж что касается негров, которые все это напроказили, я бы прямо взял да и порол их, покуда…

— Еще бы ему не помогали, братец Марплс! Побыли бы вы здесь в доме за последнее время, так и увидали бы. Представьте, воровали они все, что только попадалось им под руку. Вот эту самую сорочку стащили прямо с веревки. А что касается простыни, из которой сделана лестница, так я и сказать не могу, сколько раз они ее таскали. А мука? а свечи? а подсвечники? а ложки? а старая сковородка? а еще пропасть вещей, которых теперь не припомню? а мое новое ситцевое платье? И притом же я и Сайлас и мои мальчики Сид с Томом все время сторожили денно и нощно, и никто из нас не мог уловить ни тени их, ни звука. И вдруг, в последнюю минуту — обратите внимание! — они ускользают у нас из-под носа, дурачат нас, да и не нас одних, и благополучно удирают, захватив с собой того негра, а между тем за ними по пятам гналось шестнадцать человек и двадцать две собаки. Нет, уверяю вас, это просто невероятно! Духи бесплотные и те не могли бы проделать всю эту работу ловчее! Право, я думаю, что это были духи. Вы ведь знаете наших собак? Лучше их ни у кого здесь нет. Ну, представьте себе, они не могли напасть на след этих мошенников! Объясните-ка мне эту странность.

— В самом деле, неслыханно!

— Оказия, да и только!

— Домашние воры, и вместе с тем…

— Помилуй бог, да я бы побоялся жить в таком доме!

— А нам-то каково было! Представьте, сестрица Риджвей, я чуть не померла со страху: и спать ложиться боюсь, и вставать боюсь, и сидеть боюсь — просто наказанье! А уж прошлую ночь, вы и вообразить себе не можете, в какой я была тревоге! Боялась, чтобы они, чего доброго, не украли кого-нибудь из домашних! До того я дошла, что уж почти рассудок потеряла. Теперь-то, днем, это кажется глупостью, но, представьте себе, я думаю: там, наверху, спят мои бедные мальчики, одни в отдаленной комнате, и такой меня страх разобрал, что я пошла да и заперла их на ключ, ей-богу! И всякий бы это сделал на моем месте. Знаете, когда человек напуган, то чем дальше, тем хуже, в голове у вас все перепутается, и вы начнете говорить несообразности. Бедные мальчики — подумалось мне — наверху одни, дверь не заперта и…

В эту минуту глаза тети Салли встретились с моими — я вскочил и пошел прогуляться. Во время прогулки мне пришло в голову, что можно будет придумать очень ловкое объяснение, почему нас не оказалось поутру в нашей комнате. Так я и сделал. Но далеко уходить я не посмел, а то тетя послала бы разыскивать меня.

К вечеру, когда все гости разошлись, я пришел к ней и рассказал, что шум и выстрелы разбудили меня и «Сида», но дверь оказалась запертой, а нам захотелось посмотреть на всю эту суету. Вот мы и спустились по громоотводу, оба ушиблись маленько, и теперь уже никогда не станем больше пробовать лазить из окна. Затем я передал ей все, что раньше говорил дяде Сайласу.

Она отвечала, что готова простить нас, что теперь все хорошо, а от мальчишек ничего путного нельзя ожидать: все они такие шалуны и проказники! И то еще хорошо, что мы живы-здоровы, и за это она должна благодарить бога! Она поцеловала меня, погладила по голове и впала в унылую задумчивость. Вдруг она вскочила и начала приговаривать:

— Господи, уж почти ночь, а Сид еще не вернулся! Не случилось ли чего недоброго с мальчиком?

Я воспользовался случаем, чтобы удрать.

— Позвольте, тетя, я сбегаю за ним в город…

— Нет, не надо, — остановила она меня. — Сиди дома; довольно и того, что пропадает один. Если его здесь не будет к ужину, дядя сам пойдет его отыскивать.

Конечно, он не пришел, и вот тотчас же после ужина дядя отправился на розыски.

Вернулся он часам к десяти в легком беспокойстве: не мог найти и следов Тома. Тетя Салли всполошилась не на шутку, но дядя уверял, что это пустяки, мальчишки всегда таковы, и мы увидим шалуна завтра же утром здоровым и невредимым. Она и успокоилась. Но все-таки объявила нам, что посидит еще немного, поджидая беглеца, и не будет тушить огонь.

А когда я пошел наверх ложиться спать, она проводила меня со свечой, закутала одеялом и осыпала материнскими ласками, так что я почувствовал себя ужасным подлецом и не решался даже смотреть ей в глаза. Потом она присела на край постели и долго говорила со мной о том, какой чудесный мальчик Сид. Время от времени она спрашивала меня: как я думаю, не заблудился ли он, не ушибся ли, не утонул ли? А может быть, в эту самую минуту он лежит где-нибудь больной или мертвый, а ее нет при нем, чтобы помочь ему. И слезы градом катились по ее щекам. Но я убеждал ее, что Сид жив и здоров, завтра же утром, наверное, будет дома. При этом она крепко сжимала мне руку, целовала меня и просила повторить это еще и еще раз, — так отрадно ей слышать слова утешения. Уходя, она заглянула мне в глаза кротко и пристально и проговорила:

— Дверь будет не заперта, Том. Только ты будешь паинька, не правда ли? Не уйдешь? Пожалуйста, ради меня!

Она присела на край постели…

Увы, я рассчитывал уйти — разузнать о Томе, но после этого я не ушел бы ни за какие сокровища в мире.

Бедная, огорченная тетя не выходила у меня из головы, да и Том тоже, — я спал очень беспокойно. Два раза в течение ночи я спускался вниз по громоотводу, обходил вокруг дома и видел, как она сидит со свечой у окна, устремив глаза на дорогу, а глаза эти полны слез. Мне досмерти хотелось чем-нибудь утешить ее, но я не мог — только клялся самому себе никогда больше не огорчать ее. В третий раз я проснулся на рассвете, спустился вниз — она все еще сидела у окна; свеча почти догорела; ее старая седая голова склонилась на ладонь — она заснула.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Том ранен. — Доктор вступается за Джима. — Тетя Полли! — На воле. — Ваш покорный слуга Гек Финн! — Находка. — Переодевание.

Перед завтраком старик опять ходил в город, но безуспешно — Тома нет как нет! За столом муж и жена сидели молча, понурые, с печальными лицами. Кофе у них давно простыл. Они ни до чего не дотронулись.

— Ах да, отдал я тебе письмо? — спохватился вдруг старик.

— Какое письмо?

— То, что я получил вчера в почтовой конторе.

— Ты не давал мне никакого письма!

— Должно быть, забыл.

Он стал шарить в карманах, потом пошел куда-то отыскивать письмо, наконец принес его и отдал жене.

— Это из Петербурга, — сказал он, — от сестрицы.

Услыхав это, я хотел бежать, но от страху не мог двинуться с места. Однако не успела тетя Салли распечатать письмо, как выронила его из рук и бросилась вон, увидав что-то в окно. Тут и я увидел нечто ужасное… Тома Сойера несли на матраце, позади шел старик-доктор, потом Джим в тетушкином ситцевом платье, со связанными за спиной руками, за ними целая толпа народу.

Я спрятал письмо в карман и выбежал вон.

Тетя Салли с плачем кинулась к Тому.

— Ах, он умер, он умер, я знаю, что умер!

Том слегка повернул голову и пробормотал что-то несвязное. Вероятно, он был в бреду. Тетушка всплеснула руками.

— Слава тебе господи, жив! — воскликнула она. — С меня и того довольно!

Она порывисто поцеловала его и полетела в дом приготовить постель, а по дороге проворно раздавала приказания направо и налево неграм и прочим домашним.